Что хорошего, настоящего и правильного вы сделали в уходящем году? Мы задаем этот вопрос не только нашим героям, но и всем читателям. Расскажите о своем главном достижении в этом году или о том, кто рядом с вами, но стесняется об этом сказать. Напишите нам на akipress@gmail.com.
Первой на наш вопрос отвечает защитница всех детей Кыргызстана Назгуль Турдубекова.
– Назгуль, что вы считаете своим самым большим достижением за этот год?
– Мы вернули 365 детей с различными формами инвалидности из специнтернатов к своим родителям. Это мое самое большое достижение в уходящем году. Какое-то время назад мы проводили мониторинг в детских домах, интернатах и было больно видеть, как дети страдают без родителей. Они очень тоскуют. Эта их тоска долгое время не оставляла меня в покое. Мы с командой долго готовились, чтобы вернуть детей домой или из интерната, или еще по пути, когда их только направляли туда. Была очень непростая работа. Но мы добились своего.
– Какой степени нарушения здоровья у детей? Вы же имеете в виду не тяжелых?
– Все привыкли думать, если ребенок имеет какие-то формы инвалидности или у него специальные потребности в обучении, то этот ребенок не норма и ему не место в обычных школах, его нужно куда-то убрать с глаз долой. Несмотря на то, что независимости Кыргызстана 30 лет, у нас вся система поддержки детей с инвалидностью держится на тех методиках, которые были в СССР. Это привело к тому, что у нас тысячи детей находятся в детских домах, интернатах. Туда уходит огромное финансирование со стороны государства.
На содержание одного ребенка в детском доме или специнтернате у государства уходит от 3 до 4 тыс. долларов в год.
До ребенка из этих средств доходит 3-5%. Все остальное растворяется в учреждениях
Такой подход наносит огромный ущерб судьбе ребенка, попавшего под жизненный пресс. Поэтому мы не стали ждать, когда все это начнет меняться на системном уровне государства, просто группой единомышленников объединились с государственными органами, чтобы вытащить детей из специнтернатов. Пока готовили возвращение детей, нашли их родных. Поехали в каждую семью, познакомились, поговорили.
Для нас стало открытием, что у многих детей из специнтернатов сильные семьи, старательные и трудолюбивые родители. Более того, мы обнаружили, что большая часть родителей отдала детей в специнтернаты не потому, что они хотели от них избавиться или не любили ребенка, не хотели или не могли ухаживать. А потому, что по месту проживания ребенка школы отказались принимать детей на обучение. Школы не понимают, что такое инклюзивное образование, они не приспособлены обучать детей со специальными образовательными потребностями.
– А что такое инклюзивное образование?
– Инклюзивное образование — это означает быть со всеми, быть включенным в социум. В инклюзивной среде есть место для каждого. Где бы ребенок не находился, какие бы у него не были особенности он включен в социум. У ребенка не должна болеть голова, где ему обучаться, как ему быть. Наоборот, весь взрослый мир обязан выстраиваться вокруг ребенка.
Если у ребенка есть специальные потребности — ему сложно учиться или есть какое-то отставание в развитии — то ребенок с мамой не должны метаться, бегать по частным дорогим специалистам. В школу к такому ребенку могут приезжать государственные специалисты на бесплатной основе. Они помогают учителю, в классе которого находится ребенок со специальными образовательными потребностями, определить подход, найти способ, как он будет обучать ребенка, какую нагрузку следует давать. Если нужны медицинские работники, то и они должны прийти, и объяснить учителю, как с этим ребенком работать. Если нужны психологи — то они тоже должны приехать и объяснить учителю, как этого ребенка обучать, как разрабатывать индивидуальный подход.
Когда мы сформируем такое отношение, при котором все взрослые специалисты будут приходить и думать, как создать комфортные условия ребенку для обучения, тогда ни одна мать, ни один ребенок не будет вычеркнуты из общественного пространства в нашей стране.
– У моих родных такой ребенок. Они однажды отдали ребенка в специальную группу и вечером с трудом нашли его в самом дальнем углу под кроватью в ужасном эмоциональном состоянии.
– Ребенок с особенностями еще больше уходит в свой мир в условиях изоляции. У нас есть мама ребенка с синдромом Дауна. Они из Нарынской области. Ее дочь два года начальной школы училась в Дмитриевской вспомогательной школе. При обследовании мы выяснили, что девочка домашняя, у нее есть родители, они ведут очень активный образ жизни, предприниматели. Это успешная семья, но почему ребенок в специнтернате? Для нас это стало большим вопросом.
Когда мы поехали к ним домой, мама расплакалась и рассказала: «Мне врач-невропатолог запретил, сказал, что твоему ребенку не место в обычной общеобразовательной школе. Ребенок может быть опасным для других. Ее нужно изолировать и отправить в интернат». Мать сказала, что стеснялась своего ребенка. В школе ей тоже объявили, что ее ребенка не возьмут. Поэтому она отдала дочь в интернат.
Она забирала ее на выходные и каникулы, и не видела прогресса. Наоборот, было сильное ухудшение, ребенок стал несобранным, невнимательным, замкнутым. Мы провели работу с руководством школы, учителями, акимиатом, социальными службами, педагогами. С помощью наших специалистов смогли снять их страхи о ребенке с синдромом Дауна. Через научно-обоснованный подход мы доказали, что эти дети очень дружелюбные, нет ни одного доказательства, что они могут быть опасными или агрессивными для окружающей среды. Показали, как можно через индивидуальный подход развивать ребенка и делать успешным. Вокруг этого ребенка выстроилась команда по поддержке матери, семьи и самой девочки. Через короткое время девочка стала самой популярной в школе. Самое удивительное, дети в школе увидели, как взрослые относятся к девочке с любовью, вниманием, уважением. А дети ведь повторяют за учителями. Они с таким удовольствием стали с ней играть, общаться, детям нравилось опекать ее. Логопед занимался с девочкой, через некоторое время она начала произносить звуки, у нее активизировалась речь, она стала танцевать, рисовать, заниматься творчеством. Более того, она стала за собой лучше ухаживать. У нее приобретались те же жизненные навыки, что и у обычных детей.
Мы смогли доказать: дети не делят, делят взрослые
Дети готовы принять любого ребенка. Поэтому очень важно в нашей культуре, в нашем сообществе с малых лет обучать тому, чтобы дети относились друг к другу с пониманием и добротой.
На бумаге много пишут, что должна быть толерантность, но пока мы не будем на практике показывать, что нельзя разделять, нельзя изолировать необычных детей, надо создавать инклюзивную среду для каждого ребенка, то у нас вот такого гуманизма, человеческого подхода не случится. Когда мы говорим «инклюзивное образование», это не только про детей с инвалидностью, это про любого ребенка, который немножко отличается. Ведь у нас очень много детей, у которых имеются пробелы в обучении. Есть дети, у которых задержка психического развития. Или ребенок пропустил очень много уроков по тем или иным обстоятельствам. Бывает, что из-за бедности ребенок не ходит в школу. Ему 9 лет, а он только пошел в первый класс. Ребенок работал, у него большие пробелы в обучении. Естественно, когда он приходит в школу, он отличается от сверстников тем, что хуже читает, хуже решает, хуже пишет, хуже развита речь. Он уже другой.
– Это такие кандидаты на буллинг.
– Да, такие дети становятся потенциальными жертвами для травли. Первый пример показывает учитель. Если учитель возьмет неверный тон, начнет выделять, в плохом смысле этого слова, нового ученика, то одноклассники однозначно будут повторять за учителем. Поэтому такие дети выпадают из школы.
Когда мы работали с 365 детьми, которые находились в двух специальных вспомогательных интернатах — Краснореченском и Дмитриевском, то увидели пробелы в системе школьного образования. Несмотря на то, что за 30 лет у нас были все шансы сделать инклюзивной каждую школу, как на уровне политики, так и на уровне инфраструктуры, не умещается в голове, почему были допущены такие упущения?
Как можно развивать страну, не развивая самых слабых? Отсюда идет показатель успешности любой страны
Мы убедились еще раз, что, к сожалению, у нас дезориентированный подход по оказанию услуг и помощи самым уязвимым. В каком плане? С каждым годом уровень бедности растет, разрыв между бедными и богатыми растет, очень высокий уровень миграции. Много детей сдаются в учреждения интернатного типа.
– Дети мигрантов в том числе.
– Да. Мы видим, что государство оказывает помощь, но относится к этой проблеме «лишь бы глаза не мозолили» и отправляет в интернаты. Автоматически в геометрической прогрессии растет финансирование из бюджета. Мы видим, что огромные суммы идут не на ребенка, не на семью, а на эти интернатные учреждения. У ребенка, который живет и воспитывается в интернате, идет упущение возможностей на то, что он станет полноценным, развитым гражданином. Шансы на благополучную жизнь снижаются. Если он не видит модели семьи, пока он растет, он не сможет ее повторить.
Выпускники детских домов и интернатов сами правильно поднимают вопрос, что государство за государственные деньги выпускает неконкурентоспособных молодых людей, которые не могут приспособиться к внешней среде с теми знаниями и навыками, которые они получают. Это очень большой урон по развитию человеческого капитала.
А вот по 365 детям с инвалидностью, которых вернули в семьи, учителя удивлялись результатам. Они не верили, что это возможно. Мы работали с учителями шаг за шагом, работали с каждой семьей для того, чтобы поддержать ребенка после возвращения в семью, в обычную школу. Семьи и учителя поражались, что ребенок, который поначалу пугался общаться с обычными детьми, через 3 месяца стал абсолютно таким же как все: играет, веселится. У детей появился блеск в глазах. Родители говорят, что дети набрали вес, стали лучше спать.
Справились даже папы-одиночки, которые остались одни с детьми с инвалидностью. У таких отцов большое желание дать детям хорошее образование, воспитание, любовь. Несмотря на все жизненные сложности, они смогли выстоять и продолжают бороться.
– Не лучше ли отдавать родителям средства, которые уходят на содержание интернатов?
– Смотрите, что мы сделали с Дмитриевской вспомогательной школой. Мы, условно говоря, «открыли двери», и мамы забрали детей. В результате Дмитриевский вспомогательный интернат закрыт, государству вернулось 11 млн сомов. На эти деньги можно помочь родителям, создать службы по защите детей и семей, направить на поддержку учителей для развития инклюзивного образования.
Мама, которая приехала из Нарына, бросила работу, дом, сняла комнату в железных контейнерах и жила в Бишкеке, чтобы видеть дочь по выходным. Мы спросили ее: «Как вы здесь живете?». «Никак. Осталась без работы. Семья помогает комнату снимать. Ради дочери приехала, – ответила она – Зачем я ее сюда привезла? Ей стало только хуже. Если бы школа принимала моего ребенка…»
Самая большая работа, чтобы помочь семье и таким детям — поговорить, провести обучение в школе с учителями, вдохновить семью, разъяснить всем, что у ребенка другие образовательные потребности. Нельзя этого стесняться, тем более подавлять и изолировать. Если бы специалисты по месту жительства сопровождали эту семью, разве они бы отдали дочь в специнтернат?
– Получается, вы против вспомогательных учреждений?
– Во всем цивилизованном мире уходят от специализированных классов и школ, кроме тех случаев, когда ребенок может быть из-за психических особенностей развития может стать…
– Опасным?
– Не опасным. Я проводила мониторинг прав людей с инвалидностью в психиатрических больницах: люди начинают вести себя вне нормы, если не получают лечения. Если их все время держать на лечении, то можно контролировать их состояние. Даже буйных.
Мама-предпринимательница сказала, что с младенческого возраста она испытывала тяжелые чувства от того, что не могла вывести девочку гулять, потому что было излишнее негативное внимание. А тут получается можно быть принятым и внимание может быть теплым и добрым. Мама и дочка почувствовали сейчас себя популярными.
А вот другой случай. История про заботливого папу. Отца зовут Сардар, сына Рамазан, он его перевел из специального интерната в обычную сельскую школу, после чего жизнь мальчика изменилась в лучшую сторону.
Сам Сардар стал инвалидом в 27 лет, сына воспитывает в одиночку, так как мама после рождения ребенка отказалась от него. Сейчас эта семья живет в дачном поселке недалеко от Дмитриевки.
Нас радует самоотверженность папы в воспитании сына. Он уделяет этому массу времени. Например, даже обычный поход в магазин после школы Сардар превращает в обучение. Его радуют любые положительные изменения в развитии сына.
Сардар говорит: «Сын ходил у меня в специальный садик в Бишкеке. Но, не знаю, то ли он просто туда ходил, но сдвигов не было. И в специнтернат он ходил, но у него замедленная речь. И вот как он стал ходить в обычную сельскую школу: раньше у него чуть-чуть существительные были, глаголов у него не вообще было. Сейчас у него хоть глаголы появились. Словарный запас увеличивается.
С помощью школы у него появилась ответственность. Значит, что-то он должен делать сам. Вот, например, в школу он уже по утрам ходит сам, встает и заправляет постель тоже сам. Он сейчас начинает потихоньку раскрываться. Детский сад его не раскрыл. Я школой доволен, что к нему относятся с пониманием и не делят, что он хуже других или лучше. Я хочу, чтобы он научился читать и писать, подготовился к самостоятельной жизни», – говорит папа.
Что дает нетипичному ребенку обучение среди обычных детей? В первую очередь он видит, что дети активные. Если ребенка с задержкой развития помещать в группу детей с задержкой развития, то нет мотивации, нет стимула. Ребенок копирует то, что делают другие. Естественно, кора головного мозга не получает стимулов для активности. А тут его помещают в обычный класс, он начинает повторять за одноклассниками, идет активизация всех его способностей и он начинает догонять сверстников. Происходит резкий прогресс.
Мы помогаем этой семье, сопровождаем до сих пор в школе. Мы видим, как важно в наше время просто обратить внимание на эту ситуацию и помочь. Просто дать направление учителям и родителям, как правильно вести этих детей, как правильно поддерживать и обучать. Это двусторонний процесс. Ребенку другого ничего не остается, как прогрессировать. В школе его любят, поддерживают, дома его любят, поддерживают. И что ребенок делает? Активно развивается.
Сейчас у нас идет развитие инклюзивного образования, но в большинстве случаев за счет инициатив общественных организаций. Конечно, Министерство образования помогает, но меньше, чем могло бы.
– 365 детей — это какой процент от общего числа?
– В Кыргызстане 31 тыс. детей с инвалидностью, из них только 3 тыс. детей охвачены образованием, различными формами образования. Большая часть детей остается без внимания. Мы понимаем масштабы проблемы.
– Вы планируете и дальше возвращать детей домой?
– Да, конечно. Мы тщательно работали с каждым случаем и был небольшой процент детей, у которых были сложности при возвращении. Например, если мама была выпускницей специнтерната, то соответственно у нее не было опыта, как жить в семье. Она не может воспроизвести этот опыт по отношению к своим детям. В этом случае дети остаются без должного ухода. Понимаете, да? Требуются конкретные услуги по оказанию помощи матери, чтобы практически с нуля обучить ее, как нужно ухаживать за своим ребенком. Но это единичные случаи.
В целом ущерб от пребывания детей в детских домах и интернатах колоссальный. Детдома и интернаты затаптывают активные базовые навыки человека
Может быть, у государственных органов складывается впечатление, что они делают лучше, когда помещают ребенка в интернат или детдом. Но для ребенка это самое худшее. Он полностью обезличивается, теряет индивидуальный подход, индивидуальную любовь, индивидуальное развитие. Потому что у человека с момента рождения главная базовая потребность — быть нужным близкому человеку, а не всему сообществу.
Если ребенок каждый день просыпается и засыпает без матери и близких людей, то это приравнивается к пребыванию в детском казарменном тюремном учреждении. Когда человека лишают близкого окружения, когда его изолируют, это означает, что он получил наказание за что-то.Лишить близкого окружения — это самое страшное, что можно сделать с человеком
– Но почему люди просто так отдают в интернат родное дитя, зная или хотя бы догадываясь каково там?
– Потому что это модель поведения, которую диктует государство. Когда мы создаем условия для того, чтобы помещать ребенка в детские дома и интернаты, даем направление для усиления детских домов и интернатов, то мы лишаем еще какого-то ребенка семейного окружения. Это как наказание за то, что человек совершил преступление. А тут получается человек родился и уже наказан пребыванием в казарменном учреждении, из-за того, что государство не справилось, оставило без внимания семью. Если бы той же маме или семье государство вовремя оказало помощь путем создания какой-то государственной услуги, то ребенок не выпал бы из семьи. Из-за того, что нет услуги по поддержке семьи, по предупреждению распада семьи вместо того, чтобы предложить альтернативу в виде приемной семьи или родственной опеки, у нас, не глядя, помещают в интернатные учреждения.
Когда мы говорим про манкуртизацию, я считаю, что детские дома, интернаты являются одним из форматов, когда детей Кыргызстана переформатируют под людей, которые вырастут, не зная, что такое семья. И в последующем у них будут трудности по созданию собственных семей
Я считаю это пагубным. Имея такое огромное финансирование от государства можно сделать детей счастливыми. Чем еще плох такой подход? Граждане развиваются так и поступают так, как диктует государственная политика.
Если сегодня государственная политика активно развивает интернатные формы содержания детей, то гражданин думает, что это правильно. Если немного сложно, значит можно сдать ребенка в интернат. Это подход снятия ответственности за своего ребенка
Если ты плохая мама или плохой отец, то государство предлагает не варианты, не помощь семье, а забирает ребенка, мол, мы вырастим. Но как вы думаете, там хорошо детям? Совместно с аппаратом омбудсмена проводили мониторинг, у 90% детей глубокий кариес зубов. Общее развитие сильно отстает от ровесников. У детей плохое здоровье. Даже еда в казарменных учреждениях не впрок. Я уже не говорю об эмоциональных проблемах.
– А как быть, если вообще нет родителей?
– Приемная семья. У нас должны развиваться приемные семьи. Культурально это нам очень близко. Если посмотреть историю развития, как этнос мы сохранились благодаря тому, что у нас сильно развито чувство ответственности за ближнего.
Не было такого, что ребенка оставляли в поле, ребенок всегда оставался в роду. Если нет родителей, то ребенка забирали родственники. Благодаря этому ребенок знал, что у него есть семья, кровные родственники. Это было стыдом, позором, если ребенок оставался вне рода
Не было никогда у кыргызов ни детских домов, ни интернатов. Даже в институциональной памяти не было такого, что без роду, без племени, сколько-то поколений выросло в интернатах. Так как мы были кочевым народом, даже тюрем не было. Как-то же справлялись.
Этнос справился со всеми вызовами. В послевоенный период временно были необходимы детские дома, интернаты. Это была временная потребность, которая переросла, к сожалению, в государственный подход. Даже блокадников наши бабушки усыновляли в семьи, брали, кормили. Такое было. Это нужно развивать. Практически в каждой семье есть родственники.
– Но вы же знаете, что происходит с детьми мигрантов. Вспомните историю Ибрагима.
– Эта проблема актуальна именно для Кыргызстана в отличие от соседних стран. Потому что нас очень высокий уровень миграции. Более 1 млн кыргызстанцев находится в трудовой миграции. Естественно, у них есть дети, и где-то они их оставляют. И случаются трагедии или драмы, незаметные всем, но убивающие душу конкретного ребенка.
Так вот, есть опыт Молдовы, где тоже высокий уровень миграции. Они на каждые 3 тыс. детей создали социального работника, который предупреждает насилие в отношении детей. Также в маленькой Молдове одна тысяча приемных семей. Когда возникает временная необходимость разместить ребенка, они выбирают не интернат, они выбирают приемную семью. Это является государственной услугой с государственным финансированием. То есть в каждом селе у них есть семья, куда можно разместить ребенка, если по тем или иным причинам он остался без семьи.
У нас на 6 млн в Кыргызстане очень маленькое количество приемных семей. То, что за 30 лет мы не смогли развить этот институт — очень плачевно. Более того, сам подход — неактивный. Он всегда идет на уровне намерений, потому что все финансирование идет на детские дома и интернаты.
– Какие надежды у вас на следующий год?
– Надеюсь, что будет подписан Кодекс о детях. Президент обещал подписать новую редакцию. Хочу верить, что мы начнем выстраивать новую систему защиты детей и что даже на уровне села будет достаточное количество социальных работников.
Оставить комментарий